Анна ЛЮДВИГ |
* * *
Я росла под надзором Атлантов и каменных львов И, гуляя в обнимку с белесой доверчивой ночью, За движением невской воды наблюдала воочью. Эрмитаж был Версалем, Венецией был Петергоф. Целый мир простирался от Мойки до самой Сенной, Не томила тоска и не мучила серая скука. Я не знала тогда, что с нахальной ухмылкой разлука Притаилась уже за углом, за кирпичной стеной.
Посчастливилось видеть Париж, Лиссабон, Тель-Авив, Довелось побывать в экзотических ласковых странах, Но в разводах цветного стекла на далеком Мурано Постоянно мерещился северный Спас-на-Крови. И, вернувшись в мой город, с которым когда-то на «ты», Поняла, как скучала годами в припадках инсомний... Он меня не узнал, но потом, очевидно, припомнил И объятья раскрыл, разведя удивленно мосты...
На улице Петра Алексеева
Елене Гринер – маме
Ветер капли через листья просеивал, брил деревья изможденные наголо... А на улице Петра Алексеева в темном доме горько девочка плакала. Говорила, бросив куклу тряпичную:
«Мне приснилось, что в кастрюле с цветочками пышет каша на столе чечевичная, в ней – подтаявшее масло комочками! И казалось – я ужасно везучая, так хотелось чечевицы немножечко... Но она была горячая, жгучая и еще несчастье – не было ложечки!» « И поэтому ты, доченька, грустная? Спрячем ложку под подушечку, Солнышко... Если снова каша явится вкусная, ты очистишь всю кастрюлю до донышка!»
Ветер капли через листья просеивал и шептал в потемках что-то невнятное. Спали в доме на Петра Алексеева мама, девочка и осень блокадная...
* * *
Судьбе-шутнице угодно было столкнуть их снова. И вот однажды, совсем случайно, свела кривая – Он шел куда-то пешком от площади Льва Толстого, Она, замёрзнув, на остановке ждала трамвая. Обоим сразу пришли на память иные зимы, Когда гуляли вдвоём в обнимку под снегопадом, Она его называла нежно своим любимым, Он пел ей песни, носил букеты и звал отрадой. Какая встреча! И, поздоровавшись неуклюже, Поговорили о том, о сем, о вещах банальных, Она о детях ему поведала и о муже, Он рассказал ей, что в институте – большой начальник. И разбежались, и затерялись в огромном мире, На город тихо спускались сумерки, и во мраке Она сидела, глотая слезы, в пустой квартире... Он – одиноко смолил окурок в своей общаге...
* * *
И вот мы вместе. Примешь пилигрима? А ты не изменился, как ни странно. Хотя и притворяешься под гримом из множества японских ресторанов и табунов блестящих иномарок, что стал другим – чужим и хладнокровным, что любишь деньги... Блик дворцов и арок измучен панорамой многословных реклам для развлечений человечьих – от водки до прически примадонны. Где ты набрался эдаких словечек – «чизкейк» и «севен-ап», «рив гош» и «донат»? Но, несмотря на вид ларьков-уродцев, ты всё такой же – гордый и строптивый. Какое, впрочем, дело иноходцу до мелких мух, запутавшихся в гриве? Но нет, не проведешь! Под маской липкой твои глаза блестят. И снова, снова я узнаю лукавую улыбку в невероятной легкости Садовой, в чертах Сенной, в адмиралтейском блеске... И голос ветра так же мелодичен, а сфинкс, уснув на набережной невской, всё по-кошачьи ласково мурлычет... Усевшись на ступеньках по соседству, я ощущаю – в платьице нарядном ко мне вприпрыжку подбегает детство и, время оттолкнув, садится рядом.
_______________________________________________
Анна Людвиг родилась в Ленинграде, поэт, прозаик, переводчик с немецкого и английского языков, автор стихотворных сборников «Работа над собой» (Аугсбург, 2008) и «Безмолвие» (СПб, 2011), лауреат ряда литературных конкурсов, в том числе финалист Международного поэтического конкурса «Эмигрантская лира» (2009). Живет в Кельне. |