РЕЦЕНЗИИ

* * *

КАМЕНЬ ОТ ВХОДА

Харуки Мураками. Кафка на пляже. М, 2004

Беспрецедентное ведение действия, необычный спектр ощущений, редкие краски бытия, но где-то на 200 – 250-ой странице появляется ощущение, что в тексте много «воды». Герои Мураками постоянно что-то жуют, что-то пьют, чистят зубы, глуповато рассуждают о банальных вещах. На другом полюсе водянистость частью компенсируется, частью наоборот увеличивается многословными и не всегда убедительными рассуждениями героев о музыке и музыкантах. Тривиальность многих мест повествования многократно умножает «инвалид на голову» – Сатору Наката. Примерно на 400-ой странице понимаешь, что роман – сказочка для взрослых, точнее под взрослых. Однако впечатление, что нас опять обманули, опять подставили, вновь водят за нос, все-таки не затмевает все и вся.

Что же так интригует в тексте? Хвала автору, не сама интрига. Метаморфизм, подспудная метемпсихоза, заглядывание за грань. Мы имеем здесь опыты мытарства души. Один из мотивов романа – соприкосновение с астральным миром. Невольно возникают вопросы: «Если главное в нашем мире именно это соприкосновение, то тогда зачем мы присутствуем здесь? Зачем нужен этот мир? Может, как раз надо постоянно находиться в потустороннем и не выпадать оттуда?»

Самый интересный герой повествования – скульптор Коити Тамура (Джонни Уокер в восприятии Накаты) отрицателен. Мало того, он – злодей, классический страшный персонаж. Кошачьи головы в холодильнике хранит! Из текста следует, что убийство скульптора хорошо, правильно и благолепно, как впоследствии уничтожение метрового слизняка.

А наиболее положительный герой – конечно, умственно отсталый Наката. Даже котиный язык он какое-то время понимал и сам на нем говорил!

Положительна Саэки-сан – мать, несколько раз сознательно переспавшая со своим пятнадцатилетним сыном, бросившая его, когда ему было четыре года. Автор имеет в отношении этой героини массу подстраховок, наполняет все двойным смыслом, шаткими предположениями и красивыми художественными уводами в сторону от ее осуждения. Суть более или менее проясняется только к концу произведения. Половина текста оттенена историей вначале счастливой, а затем трагической любви молодой Саэки.

Добр, тактичен, справедлив гемофилитик Осима – мужчина телесно устроенный как женщина, предпочитающий иметь в качестве партнеров мужчин.

Роль успешно кающейся Магдалины играет дальнобойщик Хосино. Но каялся он не перед образом, а перед чудесным камнем. Оказалось, что Хосино, невзирая на многочисленные былые грехи, все-таки хороший парень. На путь исправления он встал сразу же после встречи с юродивым Накатой, а после смерти последнего даже воспринял функции терминатора, внезапно научился говорить с камнем и кошками.

Неизвестной тенью остается «парень по прозвищу Ворона» – второе «я» героя-рассказчика Кафки, его внутренний голос, советчик, сходный с ангелом-хранителем.

Наката и Кафка Тамура ни разу не встречаются, но внутри они – как бы одно и то же, а парень по прозвищу Ворона – словно бы недостающая часть тени Накаты. В лесу внутри Тамуры-младшего зарождается нечто похожее на белого слизняка, который оказывается потом внутри Накаты. Скульптора убивают как бы они оба, Наката – слепое орудие... Наката умирает вместо попавшего в метафизическую переделку Кафки. Границы субъектов вроде бы нет, и не только между этими двумя персонажами: некоторые способности Накаты передаются затем дальнобойщику Хосино. Возникают также отождествления между Кафкой и его отцом, между Кафкой и мальчиком Кафкой на картине и в песне, между старой и молодой Саэки-сан, между Саэки-сан и ее различными призраками.

Лес в потустороннем мире оказывается лабиринтом души, в нем все исполнено «гипотезами без контраргументов». В посмертной зоне limbo некая оболочка Джонни Уокера (скульптора) оказывается именно тогда, когда в этой зоне запутался его сын. В то же время Харуки Мураками здесь меняет обычные представления: говорит не о душе Кафки, но о его полом обездушенном теле, которое странствует по лесу души.

Таковы разнесения акцентов в этом романе. Всевозможные аморальности перестают таковыми быть. А почему нет? Художественное полотно есть художественное полотно, здесь важны законы распределения изобразительных масс, а не кантовский категорический императив. Незримым, неуказуемым образом сам автор отождествляется не с героем – мальчиком Кафкой, от лица которого ведется повествование, но именно с его отцом, скульптором. И дабы чисто художественно сгладить такой крен, Мураками всячески поэтизирует юродивого Накату, симпатизирует ему, делает из него святого. Однако еще больше автор поэтизирует Саэки-сан, поднимает ее на недосягаемую эстетическую высоту, причем таким образом, что и задней мысли не должно возникать, что эта героиня делала или делает что-то не так. А здесь еще и тень оборвавшейся любви, обязательная управляющая сила рока, власть мифа об Эдипе и пророчество-проклятие скульптора Тамуры.

Некоторые части этого проклятия исполняются только частично, полувиртуально. Тамура-сын, самоназвавшийся Кафкой (Кафка по-чешски значит Ворона), в день убийства отца только запачкан какой-то красной жидкостью. Очнувшийся после странного припадка сын считает, что это кровь, но это мнение ошибочно, ибо свежая кровь (да еще способная растворяться в воде) должна пахнуть. Аналогично полный инцест с «сестрой» в одном случае заменен половинчатой процедурой, а в другом случае – сновидением. Кроме того, у героя была только приемная сестра, и нет стопроцентной гарантии, что встреченная Кафкой девушка Сакура именно она и есть.

В романе есть неодушевленные герои: сам камень, таинственная зона-чистилище, которую он охраняет, абстрактная сущность, именующая себя полковником Сандерсом и принимающая его вид. Есть также герои – парафакты: изменяющаяся комната в библиотеке, которую посещает привидение молодой Саэки-сан, само это привидение, потустороннее существо в цилиндре (дух Тамуры-старшего), которое нельзя убить, слизняк метровой величины, выползающий изо рта умершего Накаты…

А наиболее таинственные объекты – флейты, изготовленные скульптором из нагло похищенных кошачьих душ. Может представиться, что слизняк – это инобытие скульптора-злодея, убитого сверхположительным Накатой, но это только пунктир, автор не оставляет ни комментариев, ни достаточно явных намеков. По другой версии, слизняк – это внутренняя нечисть, от который избавился мальчик Кафка. Причем обе эти версии вполне могут сосуществовать, поскольку данного паразита без органов можно рассматривать как наследие Тамуры-старшего.

Центральный, хотя и не главный герой – камень от входа в посмертие. Он довольно тяжел, имеет плоскую блинообразную форму. Камень мудр, но постоянно молчит. В зависимости от ожидаемых действий с ним, он чуть не по Больцману, Эйнштейну и Доплеру меняет свою температуру, массу и цвет, но при этом непостижимым образом кажется твердым и неподвижным. Однако главное назначение камня – утяжелять роман, дабы последний не казался слишком легковесным. Фактически мы имеем камень от входа в читательское воображение

Все-таки складывается впечатление, что основной герой произведения – вовсе не то и не те, что мы перечисляли; он – за кадром, это таинственный объект-уравновешиватель, концевыми элементами которого (терминаторами) являются мудрые кошки, Наката, «полковник Сандерс», зона посмертия, камень от входа в эту зону и, наконец, Хосино.

Некоторые линии сюжета оказываются не совсем завершенными (назвать их полностью слепыми нельзя из-за сознательно внесенных автором элементов сингулярности). Например, объект, похожий на бомбардировщик Б-29 в дальнейшем никак не поясняется; письмо раскаявшейся учительницы Сэцуко Окамоты профессору психиатрии Цукаяме не имеет дальнейших реплик, словно бы проваливается. Но ведь в жизни именно так часто и бывает! Висящее ружье, как правило, все-таки не стреляет. У Мураками – великая масса таких декоративностей, заряженных пунктирами и предположениями или тенями, отбрасывающимися на прошлое или будущее восприятие текста.

В любом случае роман достоин прочтения. В нем находится тщательно замаскированный, но местами все-таки показывающийся шедевр мировой прозы. Автору можно простить апробируемые на читателе многочисленные восточные хитрости.

Единственная претензия к издательству – по поводу неважного, прямо таки скверного поэтического перевода слов песни «Кафка на пляже». Эти стихи – сердце романа. Вот они:

Кафка на пляже

Ты уходишь на край земли,

А я в жерле вулкана плачу,

И за дверью застыли тени –

Те слова, что уже ничего не значат.

Ты уснешь, и тени луна растворит,

С неба хлынет дождь шелковых рыбок,

А за окном камнями стоит

Караул солдат без слез и улыбок.

А на пляже Кафка сидит на стуле,

Смотрит, как мир качается:

Маятник влево, маятник вправо –

Сердца круг замыкается.

Лишь тень сфинкса с места не движется –

На ее острие твои сны нанижутся.

Девушка в морской глубине –

Голубые одежды струятся и пляшут –

Ищет камень от входа, стремится ко мне

И не сводит взгляд с Кафки на пляже.

Можно ли здесь экономить? В таком случае дали бы подстрочник или хотя бы привели его в примечании. А если столь неуклюж исходный стихотворный текст (скажем, как и некоторые места романа, способен попасть в анекдот про чукчу), то надо было бы как-то довести эту важную информацию до придирчивых читателей.

Александр Акулов,

член Союза писателей России