ГОЛОС МИНУВШЕГО

Даниил АЛЬ

Русская интеллигенция в изображении А.П. Чехова

Статья

Эта статья была написана Даниилом Алем на Ленинградском фронте в 1944 году и является историческим документом – свидетельством яркой духовной жизни пережившего блокаду города-фронта. Публикуется впервые.

Русской интеллигенции А.П. Чехов в своих произведениях уделял очень много внимания. Можно, не преувеличивая, сказать, что именно там, где Чехов говорит об интеллигенции или по поводу интеллигенции, наиболее ярко просвечивают, через покровы литературной формы, его мировоззрение, политические взгляды и общественное лицо.

В 80-е годы XIX века и позже интеллигенция в большинстве являла собой печальное зрелище. Запуганные, разочарованные в успехе борьбы с произволом царизма, интеллигенты пытались спрятаться от борьбы и опасностей в скорлупе личного счастья, в темноте мистики, а от собственной совести – в суете «малых дел» или за ширмой толстовского непротивленчества.

Большинство критиков, как дореволюционных, так и в советское время, представляло нам Чехова пессимистом, грустным свидетелем безвыходности, беспросветности русской жизни, бессилия и бесполезности интеллигенции в оказании помощи народу, человеком, зараженным всеми упадническими настроениями интеллигенции, поборником теории «малых дел».

«Грустным певцом сумеречной эпохи, певцом красивой русской тоски, безотчетной нашей печали» называет Чехова известный биограф его – Измайлов. Подобную оценку Чехова вряд ли следует считать правильной. Те, кто понимает Чехова таким образом, исходят из отождествления Чехова с некоторыми его героями-интеллигентами, которые возмущаются окружающей их жизнью, но не знают, как бороться со злом. Такое отождествление, безусловно, неправильно.

Ни один из чеховских персонажей, даже из тех, которым автор явно симпатизирует, не уполномочен высказывать мировоззрение самого Чехова. Все его «хорошие люди» описаны так, что их становится жаль, что всегда есть, за что их пожалеть. Образ человека, которого Чехов описывает достойным жалости, нельзя считать его идеалом.

Правда, Чехов в уста некоторых персонажей вкладывает свои высказывания за или против того или иного явления быта, конкретного взгляда на жизнь, на будущее. Следует сказать, что Чехов совсем не добродушно и безобидно улыбается по поводу жизни и деятельности современной ему интеллигенции. Наоборот, в своих произведениях Чехов зло, жестоко, с нескрываемым возмущением высмеивает лицемерие, трусость, лживость, равнодушие и другие черты, характерные для многих интеллигентов его времени.

Запуганность интеллигенции наступлением реакции Чехов прекрасно видит и высмеивает. Среди его героев много трусов. Например, Лаптев («Три года»), который говорит о себе: «У меня трусливая совесть, я никак не могу приспособиться к жизни, стать ее господином… Ни гибкости, ни сильной воли: я боюсь за каждый свой шаг, точно меня выпорют, я работаю перед ничтожествами, идиотами, скотами, стоящими неизмеримо ниже меня умственно и нравственно: я боюсь дворников, швейцаров, городовых, жандармов – я всех боюсь…»

Так же точно боялся всего Иван Дмитриевич («Палата № 6»), которого страх довел до сумасшедшего дома. Но не всех испуг перед жизнью приводит в сумасшедший дом. Некоторые из боязни перед борьбой спасаются в своем собственном доме, отгораживаясь от жизнь колючей изгородью крыжовника, за которой прозябают в бездействии, дичают, впадают в скотство, в свинство.

В «Крыжовнике» герой рассказа Чимша-Гималайский показан Чеховым в обстановке всеобщего свиноподобия. В другом рассказе Чехов показывает, как целый город жил в вечном страхе и оцепенении перед учителем греческого языка Беликовым, который в свою очередь всегда боялся «как бы чего не вышло».

Всячески чернит и высмеивает Чехов жизнь «в скорлупе», «мирок» семейного счастья. Он показывает, как тесен этот мирок, как душно там, и противопоставляет жизни в нем другой мир – мир коллектива, мир работы для пользы многих: «Кроме мелкого лампадочного света, улыбающегося тихому семейному счастью, кроме этого мирка, в котором так сладко живется, есть ведь еще другой мир. И ему страстно, до тоски, вдруг захотелось в этот другой мир, чтобы самому работать где-нибудь на заводе… говорить с кафедры, сочинять, печатать, шуметь, утомляться, страдать. Ему захотелось чего-нибудь такого, что захватило бы его до забвенья самого себя, до равнодушия к личному счастью» («Учитель словесности»).

А.П. Чехов с ненавистью говорит о той части интеллигенции, которая словами и фразами подменяет участие в борьбе за улучшение жизни народа, в борьбе против реакции: «Поколениями читают и слышат о правде, о милосердии, о свободе и все же до самой смерти лгут от утра до вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее как врага» («Моя жизнь»), ибо за эту свободу надо рисковать уютом, спокойствием, жизнью.

Таким образом, очевидно, что Чехов не только не разделяет стремления части интеллигенции целиком уйти в свою личную жизнь, строить свое личное счастье и прикрывать свое бездействие, свое бессилие фразами, но и ненавидит эти стремления, высмеивает их, возмущается людьми, которые охвачены ими.

Толстовство как выход из тяжелого положения он не признает, хотя одно, очень короткое, время Чехов под влиянием самого Толстого разделял его взгляды. Он смеется над непротивленцами, показывая, что, когда доходит до дела, они не следуют своим убеждениям. Чехов смеется над разговорами о том, что непротивление насилию уничтожает насилие: «У тебя хотят отнять картину силой. Отдай сама и не отнимут – насилия не будет» («Хорошие люди»).

Те, кто считает, что Чехов разделял упаднические настроения, наиболее неопровержимое доказательство этого видят в его приверженности распространенной теории «малых дел». Но на самом деле Чехов говорит о бесполезности такой деятельности: «Мы много работали, много думали, стали лучшего от этого – честь нам и слава, – мы преуспели: но эти наши успехи имели ли влияние на окружающую жизнь, принесли ли пользу хоть кому-нибудь? Нет. Невежество, физическая грязь, пьянство, поразительно высокая детская смертность – все осталось, как было… Тут нужны другие способы борьбы, сильные, смелые, скорые! Если хочешь быть полезен, то выходи из тесного круга обычной деятельности и старайся действовать сразу на массу».

В произведениях Чехова можно найти еще ряд мест, где он совершенно определенно высказывается против т.н. «малых дел» как способа облегчения доли народа. Сочинения Чехова «правдиво и без прикрас», как говорит Горький, вскрывают правду русской действительности, бичуют произвол и беспорядки в царской России, едко высмеивают несостоятельные, трусливые, лживые способы борьбы с этим произволом, наконец, призывают к решительным и смелым способам борьбы. Его сочинения играют чрезвычайно большую общественную роль. И разве Чехов не понимал, что он пишет? Разве он писал только по вдохновению, непреднамеренно обличая действительность и обсуждая методы борьбы с ней? Нет. Чехов весьма тенденциозный писатель. Об этом он сам говорит: «Литератор не кондитер, не косметик, не увеличитель: он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совести». И дальше: «Если бы какой-нибудь автор похвастал бы мне, что он писал повесть без заранее обдуманного намерения, а только по вдохновению, то я бы назвал его сумасшедшим».

Таким образом, все основные пути ухода интеллигенции от жизни, от борьбы чужды Чехову, не только чужды, но и враждебны. Упреки Чехову в том, что он был заражен упадническими настроениями интеллигенции, был пессимистом, «грустным певцом безысходной тоски» и т.д., несостоятельны. Сам А.П. Чехов резко протестует против этих обвинений: «Я человек жизнерадостный… А какой я мистик, какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как меня называют критики, какой я пессимист? И слово-то противное – пессимист».

Люди, хорошо знавшие Чехова, всегда отмечали его постоянную веселость, жизнерадостность, любовь к шуткам и веселью. «Антон Павлович был самым большим оптимистом, которого мне приходилось встречать», – говорит Станиславский. В 1888 году Чехов по случаю смерти Пржевальского писал: «Кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и душевные диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, кроме скептиков, мистиков, психопатов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка – люди подвига, веры и ясно осознанной цели».

Чехов твердо знал свой идеал, свою цель. В письме к Плещееву 4 октября 1888 года он писал: «Мое святое святых – это человеческое тело, здоровье и талант, и вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние ни выражались». При этом Чехов знал, как надо добиваться этой свободы.

Чехова, очевидно, по аналогии с его героями, называли «постепеновцем». Астров в «Дяде Ване» говорил о лучшем будущем, которое сменит действительность постепенно – через 200, 300, 400 лет. «Я не постепеновец», – отвечает в том же письме Плещееву Чехов. Но как же он предлагает добиваться свободы?

А вот как: «Чтобы чувствовать себя свободным и в то же время счастливым, мне кажется, надо не скрывать от себя, что жизнь жестока, груба и беспощадна в своем консерватизме… и надо отвечать ей тем, чего она стоит, т.е. быть таким же, как она, грубым и беспощадным в своих стремлениях к свободе» («Рассказ неизвестного человека»).

У интеллигенции Чехов видел способность помочь народу: «Сила и спасение народа в его интеллигенции – в той, которая честно мыслит, чувствует и умеет работать». Всю свою энергию, всю силу своего таланта он посвятил тому, чтобы, сказав русским интеллигентам: «Скверно вы живете, господа», вытащить их из узкого мирка семейного счастья, темноты мистики, из-за ширмы толстовства – на свет, на дорогу борьбы за свободу, на путь подвигов, за ясно осознанную цель.

Чехов, конечно, не был революционером. Призывов к революционной борьбе в его произведениях нет. Тем не менее, его творчество сыграло огромную революционизирующую роль, обнажало ужасы русской действительности, показывало несостоятельность целого ряда методов борьбы с ней, а следовательно, необходимость поисков других, более действенных методов, воспитало ряд поколений русских людей. Оно делает очень близким для нас великого писателя, великого русского интеллигента – Антона Павловича Чехова.

22 июня 1944 года,

Ленфронт

___________________________________________________

Даниил Аль (Даниил Натанович Альшиц) – прозаик, драматург, профессор, доктор исторических наук, член Союза писателей Санкт-Петербурга, заслуженный деятель науки России.