№7 2008


Содержание


Лев Мочалов. И если опустеет дом. Стихи.
Петр Кожевников. Ангелы в раю. Повесть.
Андрей Шацков. Март. Стихи.
Сергей Вольский. Птичка Божия. Рассказ.
Валентин Голубев. Встреча. Стихи.
Евгений Лукин. Притча от Жана Бло. Очерк.
Французские гости:
Жан Бло. Одна жизнь на двоих. Фрагмент. (перевод с французского М.Д. Яснова).
Карельские гости:
Александр Костюнин. Полет летучей мыши. Рассказ.
Школьная тетрадь:
Артемий Аграфенин. Моя школа на краю земли. Очерк.
Сергей Бармин. Святая церковь на Дороге жизни. Очерк.
Голос минувшего:
Даниил Аль. Интеллигенция в изображении А.П. Чехова. Статья
Русский мир:
Григорий Марговский (США). Девять карт моей колоды. Стихи.
Борис Орлов. Тайная вечеря. Стихи.
Михаил Аникин. Богословие в красках. Исследование.
Сергей Цветков. Путешествие в Венетию. Путевые записки.
Александр Беззубцев-Кондаков. Вор как диссидент. Статья.
Ростислав Евдокимов-Вогак. Город, люди, мифы. Эссе.
Виктор Гариков. Окрыленная рука. Стихи.
Меценат:
Николай Пономарев. Мы инвестируем в будущее. Интервью.

SnowFalling

Сергей ВОЛЬСКИЙ

ПТИЧКА БОЖИЯ

Рассказ

Варанов с детства завидовал птицам. С годами эта зависть не ослабела, а превратилась в тупую, саднящую боль, которая не отпус­кала его, что бы он ни делал. С этой завистью он окончил школу и строительный техникум, женился, обзавелся двумя детьми и радикулитом, а когда коммунисты объявили себя демократами, завербовался на стройки капитализма. Работа была хотя и тяжелая, но высокооплачиваемая, так что на фоне всеобщего обнищания Варанову вроде бы грех было жаловать­ся на жизнь. Но по ночам ему снилось небо. Он парил в этом небе над гомонящей Москвой и погрязшими в мирской суете обывателями, и душа его переполнялась восторгом от прикосновения к заоблачным высям. Время от времени под ним пролетали самолеты, и Варанов снисходительно поглядывал на прильнувших к иллюминаторам бескрылых людишек, читая в их глазах боязнь высоты и желание поскорей вернуться на землю.

А потом звонил будильник – и сон исчезал, провалившись в какие-то неведомые глубины подсознания. Варанов выходил на балкон и подолгу смотрел на порхавших в небе ласточек. «Птичка орки не знает ни заботы, ни труда…» – бормотал он запомнившиеся с детства строчки, сопровождая их тяжелым вздохом, и шел умываться.

Выходя из трамвая на своей остановке, он уже слышал зычный голос хромого прораба Жорки Заскокова, виртуозно матерившего нерадивых поставщиков, которые срывали сроки сдачи объекта. Тщедушный Жорка слыл среди строителей неисправимым бабником и матерщинником. Злые языки утверждали, будто ногу ему повредил отставной генерал КГБ, которому Жорка подрядился огородить дачный участок. Заехав как-то после встречи с однополчанами на дачу, отставной генерал обнаружил Жорку в постели своей любовницы и сильно осерчал при виде такого вопиющего безобразия. Перепуганный Жорка тут же дал деру, натянув впопыхах генеральские кальсоны, чем усугубил свое и без того неза­видное положение. Оскорбленный в лучших чувствах отставной боец невидимого фронта вспомнил молодость, когда он был чемпионом области по городкам, и так сноровисто запустил вслед убравшему Жорке вырван­ный из забора дрын, что угодил ему прямо в голеностоп, обеспечив непутевому вертопраху третью группу инвалидности.

Сам Жорка сей позорный факт своей биографии отрицал категорически, утверждая, будто ногу ему повредили во время первой чеченской кампании. Якобы «злой чечен» пытался выведать у него военную тайну, но Жорка в ответ только матерился на чем свет стоит, за что и по­страдал физически, хотя дух его при этом остался несломленным. Той же ночью он сбежал, усыпив бдительность караульных и попутно угнав БТР, на котором и вернулся в расположение своей части.

– Силен же ты, Жора, туфту гнать! – сказал как-то дядя Вася, бывший зэк, пользовавшийся в бригаде непререкаемым авторитетом. – Коли все было, как ты базаришь, тебе должны были по закону орден на грудь присобачить.

– Ага, должны были, – расстроился Жорка. – Это у вас там на зоне все по закону. А тут армия! Понимать надо. Наш ротный Ковальчук, бандеровец недобитый, на другой же день втюхал этот БТР тем же чеченам за тыщу баксов.

– Умеют же люди лапшу на уши вешать! – завистливо восхитился Зяма Кацнельбоген, голубоглазый блондин, чей сократовский лоб был отмечен четкой, как луна в ясную ночь, печатью семейного конфликта недельной давности в форме впечатляющего фингала. В течение недели этот фингал несколько раз менял цветовую гамму и, наконец, приобрел мягкие пастельные тона, характерные для позднего Тулуз Ло-Трека.

Зяма пользовался успехом у женщин и как-то непроизвольно, сам того не желая, то и дело вляпывался в какие-то нелепые истории, связанные со слабым полом, из-за этого его семейная жизнь перио­дически трещала по швам, о чем Зяма безутешно скорбел, не чувствуя за собой никакой вины, тем более, что законная супруга устраивала его по всем статьям. Маленькая, симпатичная и трудолюбивая, как пчелка, она без устали суетилась и жужжала, обустраивая семейное гнездышко. Но ее любовь перехлестывала все границы, и она ревновала Зяму к каждому столбу, к которому он прислонялся, чтобы отдохнуть от жизненных передряг. И по странному стечению обстоятельств каждый раз под рукой у нее сказывалась сковородка, от соприкосновения с которой Зяма тут же терял возможность доказать свою невиновность.

– Нет, мужики, ну разве это по-человечески? – со слезой в голосе вопросил Зяма, содрогаясь от незаслуженной обиды. – Ну, пришел в три часа ночи… Но это ж не повод. Каждый раз я крайним оказываюсь, как тот стрелочник. Честно, я домой уже шел, а тут Зинка, бухгалтерша, выскакивает в коридор и начинает мне про жизнь свою нескладушную рассказывать, про Лёвку, кобеля гребаного, который с шалавами на Тверской гуляет на ее зарплату… Короче, проводил я ее до дому. Зашли. Коньячку выпили под воблу вяленую… И тут жалко мне ее стало до безумной крайности. Не пень же я бесчувственный все-таки… В общем, пока то да сё, смотрю, третий час уже… Трамваи не ходят. Ну, оделся я по-быстрому – и бежать! Еще трех не было, когда до дома добрался. Открываю дверь, а моя благоверная как шарахнет меня сковородкой в лоб! Я, естественно, с копылков долой. Лежу, как жук навозный, унижение свое переживаю. Обидно! А тут еще теща, коза драная, скачет надо мной и считает: «Один, два, три…» Досчитала до десяти и говорит: «Все! Чистый нокаут».

В тот день Варанова одолевала какая-то странная сонливость. Ноги были как ватные, мысли путались, будто интуристы без путеводителя в чужом городе, и Варанов уже с трудом понимал, на каком свете он находится. Словно сквозь радиопомехи долетал до него заливистый матерок Жорки Заскокова, распределявшего фронт работ на всю бригаду.

Варанову было поручено застеклитъ лоджию на шестнадцатом этаже. Работа была привычной, и, как правило, выполнял он ее не задумы­ваясь, почти механически. Но сейчас все падало ив рук, которые существовали как бы отдельно от тела. И когда Варанов каким-то непостижимым образом поскользнулся на цементном полу и попытался схватиться за фрамугу, чтобы удержать равновесие, рука вдруг ушла в сторону, и он по инерции перевалился через перила.

«Ну вот и прошла жизнь! – подумал Варанов, пролетая мимо десятого этажа. – И так я ничего и не успел… Обидно!»

Внезапно он почувствовал, что его падение замедлилось. Он взмахнул руками, которые неожиданно обрели силу, и так резко рванул вперед, что голова закружилась и перехватило дыхание. И тут только Варанов заметил, что это не руки уже, а серповидные крылья для быстрого полета. «Вот это да! – возликовал Варанов. – Оказывается, жизнь еще только начинается!»

Он стремительно набрал высоту и с дружелюбным щебетанием вкли­нился в стайку ласточек, безмятежно порхавших в поднебесье. Вопреки ожиданиям, ласточки почему-то шарахнулись от Варанова, как от прокаженного. «Странно! – подумал Варанов. – Чего это они меня не признали? Вроде все у меня как у них: крылья, клюв, оперение… Ладно, потом разберемся».

Он заложил вираж, поймал встречный поток воздуха и долго парил на раскинутых крыльях, наслаждаясь ощущением полета. Но в душе постепенно нарастало какое-то смутное беспокойство, которое, в конце концов, оформилось в конкретный вопрос, буквально ошеломивший Варанова. «Что же теперь будет с Надюхой и с детьми? – пронеслось у него в голове. – Ведь они не признают меня в этом обличье. Да и какая им теперь польза от меня?»

А тем временем крылья сами собой унесли Варанова на окраину Москвы, где теснились покосившиеся от ветхости деревянные домишки. И он сам не заметил, как оказался под стрехой какой-то халупы, где прилепилось ласточкино гнездо. Из этого гнезда на Варанова укориз­ненно глядела очаровательная ласточка, в которой он к величайшему удивлению сразу признал свою Надюху.

– Варанов, у тебя совесть есть? – раздраженно прощебетала она. – Где тебя черти носят? Я тут целый день сижу на яйцах не пивши, не евши, а ты где-то шляешься! Ну ладно, обо мне ты не думаешь. Но неужели тебе детей не жалко?

Тут только Варанов заметил в глубине гнезда двух птенцов – они жалобно попискивали, разевая клювики и глядя на него с такой же укоризной, как и Надюха, которая тем временем разбушевалась уже не на шутку.

– Ты дождешься, Варанов, что я с тобой разведусь! – не унималась она. – И сразу на алименты подам, так что шлюх по ресторанам водить тебе будет уже затруднительно.

«Это ж надо! – вздохнул про себя Варанов. – До чего распоясалась демократия – уже птицы на алименты подают!»

А вслух прощебетал: –

– Не волнуйся, дорогая, сейчас все будет!

И снова взвился в голубую высь. Он уже догадался, что ласточки выделывают в воздухе всякие замысловатые кульбиты не только для собственного удовольствия. Там толклась целая туча мелких мошек, и Варанов, понаблюдав за другими ласточками, довольно быстро освоил секреты суетного промысла своих новых сородичей. И вскоре наловчился за несколько стремительных виражей набирать полный клюв мошкары, которую тут же относил Надюхе и своим на редкость прожорливым отпрыскам. И сразу мчался за новой порцией пропитания.

К вечеру Варанов почувствовал усталость в крыльях. Очевидно, давал о себе знать возраст – все-таки не мальчик уже, как-никак пятый десяток разменял. Но когда он, совершенно утомившись, предвкушал заслуженный отдых, пристраиваясь под бок уже задремавшей было Надюхи, она вдруг очнулась и абсолютно внятно произнесла:

– Варанов, у тебя совесть есть?

– О Господи, что опять? – простонал Варанов, досадливо захлопав крыльями.

– Ну ты и бестолочь! – снова взбеленилась Надюха. – Ты что, не заметил, что у нас гнездо, можно сказать, на честном слове держится? До первого урагана…

– Какой еще ураган? – попытался отбрехаться Варанов. – Лето ведь.

– Лето!? – задохнулась от возмущения Надюха. – Это в вашей вонючей Москве называется летом!?. Когда жара, так от выхлопных газов дышать нечем, а если ливень, так обязательно с северным ветерком!.. Сколько раз я тебе говорила: давай переедем в Крым, к моей маме. А ты все: «Малая родина, малая родина!»

Надюха происходила из крымских татар, нрав имела необузданный, и Варанов не без оснований полагал, что ее родословная восходит если не к самому Чингисхану, то во всяком случае к одному из его военачальников. А посему спорить с ней остерегался.

Тяжело вывалившись из гнезда, он некоторое время бездумно порхал в вечернем небе, пока его не осенило: ведь накануне к ним завезли цемент, и он самолично на пару с Зямой Кацнельбогеном замешивал раствор для кирпичной кладки. «Как раз то, что надо, чтобы укрепить гнездо!» – подумал Баранов и, определив по звездам на­правление, буквально через считанные минуты оказался в районе своей стройки.

Уже на подлете к строительной площадке ему бросилось в глаза какое-то подозрительное шевеление там, где его по идее не должно было быть. А сделав круг над объектом, Варанов увидел стоявший у изгороди «КамАЗ», в который два дюжих мужика грузили тяжеленные мешки. Этой погрузкой руководил Жорка Заскоков, щеголявший в новом, с иголочки светлосером костюме.

«Цемент прет к себе на дачу, – догадался Варанов. – И поди бабу уже туда зазвал. Ишь, расфуфырился!»

Ведро с цементным раствором стояло у самой изгороди. Баранов неторопливо набрал полный клюв этого раствора и уже собирался взлететь, как вдруг прямо над собой услышал негодующий вопль Жорки Заскокова:

– Ах ты ворюга, мать твою так-растак!..

И еле увернулся от пущенного в него камня.

«Вот же паразит! – задохнулся он от возмущения, набирая высоту. – Сам этот цемент целыми «Камазами» тащит, а для меня пять граммов пожалел. Ну, погоди у меня!»

И, сложив крылья, Варанов с отчаянной решимостью пилота-камикадзе, готового отдать жизнь ради победы над врагом, почти по вертикали спикировал на Жорку и от души долбанул клювом по лысеющей макушке. Не ожидавший такого нахального нападения Жорка как-то неловко попятился, споткнулся и шмякнулся задом прямо в ведро с жидким раствором.

Ага! – позлорадствовал Варанов. – В таких штанах к бабе уже не сунешься. В них теперь только по помойке гулять.

Жорка тоже – хотя и с некоторым опозданием – осознал сей при­скорбный факт и тут же совершил роковую ошибку. Он злобно погрозил кулаком Варанову, который тем временем с чувством глубокого удов­летворения выделывал в воздухе замысловатые кульбиты и сильно огорчился при виде такой вроде бы естественной реакции. И, вновь воспылав угаснувшей было жаждой мести, на бреющем полете опорожнил желудок на светло-серый Жоркин пиджак.

После чего с ликованием вознесся в безоблачную высь. В этот вечер как-то по особому ярко сияли звезды. Варанов с детства любил астрономию и хорошо ориентировался в созвездиях. Он сразу узнал Малую Медведицу, Близнецов, загадочную звезду Альтаир. И ему нестерпимо захотелось приблизиться к ним, разгадать магию их таинственного воздействия на людей, понять наконец, почему человек испокон веков силился разорвать оковы земного притяжения.

И он рванул было за серебряным звездным светом, но тут же вспомнил, что клюв его полон цементного раствора, и, тяжело вздохнув, направился к родному гнезду.

Надюха и оба птенца уже спали. Полночи Баранов трудился над укреплением гнезда, проявляя профессиональные навыки опытного стро­ителя. А когда, совершенно очумевший от безумного дня, пристраивался уже под бок к Надюхе, чтобы подремать до рассвета, его вдруг пронзила ошеломляющая мысль: «А ведь Надюха-то высиживает яйца, и скоро по­явятся новые живоглоты. Получается, что я должен буду от зари до­темна ловить чертовых мошек, чтобы прокормить всю эту ораву!»

От этой мысли Баранову стало худо: разболелась голова и так про­стрелило в пояснице, что он застонал, захлопал крыльями и выпал из гнезда. В глазах потемнело, а через помутневшее сознание продрался вопросительный знак, замкнувший крик души: «Разве у ласточек бывает радикулит?»

Он с трудом разлепил отяжелевшие веки и сквозь туман увидел склонившиеся над ним лица Жорки Заскокова, Зямы Кацнельбогена и дяди Васи.

– Где я? – прошелестел Варанов.

– В царствии небесном! – хохотнул дядя Вася, взмахнув полами белого халата. – Щас мы тебе грехи отпускать будем.

Варанов содрогнулся и снова закрыл глаза.

– С возвращеньицем! – радостно гаркнул ему в ухо Жорка. – Оклемался, летун хренов? Ну и напугал же ты нас!

– А что случилось-то? – выдохнул Варанов, уже сообразив, что находится в больничной палате.

– Ха! – возмутился Жорка. – Он еще спрашивает!.. Как тебя угораз­дило с балкона спорхнуть? Полетать решил? Забыл, что рожденный ползать летать не может?

– Да ладно тебе, Жора! Чего ты завелся? – подал голос Зяма Кацнельбоген. – Видишь, человек еще в себя не пришел.

– А ты закрой хавальник! – окрысился на него Жорка. – Тебя не спрашивают! Нас теперь по его милости могут премии лишить за несоблюдение правил техники безопасности…

– Ша! – сказал дядя Вася. – Кончай базар! Кореш чуть коньки не отбросил, а ты бухтишь тут, как елдак несознательный.

– Да я что? – смешался Жорка. – Я ничего…

– Повезло тебе, паря, – резюмировал дядя Вася, хлопнув Варанова по плечу. – В рубашке родился. Шестнадцатый этаж – это тебе не хухры-мухры. Хорошо, там грузовик с ветошью стоял – разгрузить не успели…

Варанов заерзал под одеялом, проверяя, всне ли части тела на месте.

– Не боись, все ни штяк! – успокоил его дядя Вася.

– И сколько я уже здесь?

– Вторые сутки, - сказал Зяма. – Врач говорит, сознание ты потерял, когда падал. В общем, шок это, от нервов.

– А Надюха-то где? – всполошился вдруг Варанов.

– Да здесь твоя Надюха, - отозвался Жорка. – К главврачу пошла.

Оглянувшись на дверь, он проворно выудил из внутреннего кармана бутылку «Столичной» и пластиковые стаканчики.

– Ну что, мужики, вздрогнем, пока нас не засекло бдительное женское око!.. За удачное приземление нашего экстремала!

– Жора! – Варанов приподнялся на локтях. – У тебя как будто голова больше стала. Или это мне кажется?

– Нет, не кажется! – Жорка потрогал здоровенную шишку на затылке и скривился от боля. – Это меня вчера вечером какой-то шизанутый орел по башке долбанул. Уже и птицы с катушек съехали, на людей бросаются… Беспредельщики, мать их ети!

– Вo дает! – в очередной раз восхитился Зяма Кацнельбоген, не устававший поражаться богатству Жоркиной фантазии. – Слушай, а может ты у этого орла бабу отбил?

– А я так смекаю, - ехидно сощурился дядя Вася, - что Жорка играл с ним краплеными картами. Орлы страсть как не любят шулеров.

– Да вы чего, мужики? – огорчился Жорка. – Не верите? Я же серь­езно… Этот гад еще и новый пиджак мне обгадил. Ни одна
химчистка не берет.

Варанов хрюкнул и тут же скрылся под одеялом, чтобы никто не заметил злорадного блеска в его глазах. «Так значит, это был не сон!» – промелькнула у него мысль…

Через три дня Варанов, уже совершенно оправившийся от пережитого, собирался на работу. Надюха и дети еще спали. Он вышел на балкон и прямо над собой увидел серое осеннее небо. Оно опустилось так низко, что, казалось, можно было коснуться его рукой. Под этим небом порхали ласточки.

Варанов наблюдал за их замысловатыми виражами, и душа его пере­полнялась сочувствием. Теперь-то он знал, что ласточки занимаются этой воздушной акробатикой отнюдь не для собственного удовольствия, что это каждодневная погоня за пропитанием, изнурительный труд от зари до заката.

Одна из ласточек пролетела совсем рядом с Варановым, прощебетав короткое приветствие. Варанов понял ее и ответил:

– С добрым утром!

В этот момент он ощутил какую-то мистическую связь с окружавшим его суетным миром, втянутым в бесконечную круговерть Вселенной, и услышал странные мелодические звуки. Они исходили от домов и деревьев и сливались в величественный хорал, который плыл над землей, поднимаясь все выше и выше, и прикасался к его душе, внося в нее гармонию.

Варанов больше не завидовал птицам.

___________________________________________

Сергей Вольский – поэт, переводчик, автор многочисленных книг переводов с венгерского, латышского, немецкого и других языков, член Союза писателей России.

 

Сайт редактора



 

Наши друзья















 

 

Designed by Business wordpress themes and Joomla templates.