Лев МОЧАЛОВ |
И ЕСЛИ ОПУСТЕЕТ ДОМ
* * *
И если опустеет дом, и труден станет вздох, и если никого кругом, то, значит, рядом Бог.
И если не ответит тишь, то это – не отбой. И если с кем-то говоришь, то, значит, сам с собой.
И значит, в царство немоты откуда-то проник, – чтоб «Я» – свое узнало «Ты», – твой бдительный двойник.
И значит, нужен нам судья, учитель и отец для вразумленья, для битья, для вздоха, наконец!
И я – в тебе. А ты – во мне. Меж нами – диалог. И значит, третий – в тишине. И третий – это Бог.
* * *
Может быть, и не очень хороших – побирушек, бродяжек, взъерошек – мы спасали несчастных кошек, не загадывая впредь: легче станет жить? Тяжелее? Но уж если нас не жалели, будем их, бездомных, жалеть!
Мы не их, а себя спасали… Но они приходили и сами, – хочешь – верь, хочешь – не верь. Из инопланетного детства это сказочное наследство приютиться, обогреться Шло, царапая нашу дверь.
Мы пригреем их, искупаем, – мы свои грехи искупаем и в себе самих раскопаем человеческую доброту, – ту, хранящую истину истин, порождаемую бескорыстьем, – кошке нужную и коту!
Да, они не давали выгод, но мудрейший делали вывод, нам подсказывая выход: сосредоточенье в себе! – Принося тишину живую, как программу мировую – похвальбе назло и пальбе.
Немотою свои печали охраняя, не просто молчали, но молчанием – отвечали и смиренью учили нас. В роли вкрадчивого пришельца – приручись, привяжись, прибейся – не от Господа ли наказ?
Пусть их примут райские пташки, чтобы с ними играть в пятнашки, а прижизненные замашки отомрут в бессмертном раю. А они, домашние кошки, не бродяжки и не взъерошки, не испортят песню Твою!
Над Вселенной власть простирая и сверканием звезд играя, из нерукотворного рая не выбрасывай их за окно! Ну а нас, ущемленных, нервозных, отравляющих воду и воздух, вместе с ними прими заодно.
Вместе с ними к Себе впусти. И прости нас, глупых, прости.
* * * В доме моей знакомой, на стене, сплошь завешенной фотографиями родных и близких, в разных позах выглядывающих из разных эпох, я увидел как неожиданное дополнение к экспозиции вопрошающих лиц – акварель: излучина большой реки, Многоярусные лесные дали и – готовый скрыться за мысом – пароходик. Из его трубы только что вырвался белый клубок пара, но звук сигнала еще не успел прилететь к нам… я замер перед акварелью: «Чья это работа?» Хозяйка долго молчала; наконец, произнесла: – Моего отца. Он был архитектор. А акварель оставил нам запечатанной в конверт: «Спрячьте куда-нибудь!» – Это что, – поинтересовалась мама, – письмо? – Да, – усмехнулся отец, – вроде… После Победы – прочтем… И расцеловал нас. Был июнь 41-го. Папа уходил на Войну. В белых, парусиновых – как сейчас вижу! – ботинках, натертых зубным порошком. А письма от папы сперва приходили. Потом – не стало… Мы пережили блокадную зиму, затем нас эвакуировали. В конце 44-го – на запрос мамы – пришло уведомление: «Пропал без вести». А когда вернулись, в разоренной квартире только и оставались раскиданные всюду фотографии и этот – никому не нужный – конверт. В День Победы, 9 мая, мы распечатали его. И вот… И вот – как будто бы звук гудка, наконец, долетел до меня. Пароходик сейчас скроется за мысом, и, отражая небо, останется только речная излука, ее бессловесное, своевольно-спокойное размышление, влекущее за горизонт… Туда, где ярусы леса, бледнея, смыкаются с облаками… И вдруг до меня дошло, я понял: почему мы, – потерявшие столько родных и близких, – так плохо воевавшие, все-таки, победили! – Речная излучина Не могла быть упразднена! Она легла и изогнулась так, как ей повелела плавно-всхломленная, за далью таящая даль Земля. И преходящее – вскинутый в небо гудок! – лишь оттеняет то, что непреходяще…
Да, – заметила хозяйка. – Отец написал акварель на Каме. Строил Березняки…
___________________________________________________
Лев Мочалов – поэт, искусствовед, автор книг «Кукушкины годы», «Спираль» и других, член Союза писателей Санкт-Петербурга |