МОЛОДЫЕ ГОЛОСА

НОЧЬ НАИЗНАНКУ

Рассказ

– Да успеешь ты на свое метро! Что ты так дергаешься?

– Не дергаюсь я, – ответил Алексей и дернулся, – у меня дел еще куча, да и на работу завтра.

Они стояли на черной лестнице между вторым и третьим этажом. Темно. Грязно. Все в строительной пыли. Внизу какие-то мешки с мусором, битым кирпичом, деревяшками. Пролет выше завален стальными кроватями. Кирилл, несмотря на запрет, курил. У него был жалкий вид – застиранная выцветшая пижама с печатями на карманах, словно порядковые номера у заключенных, желтый цвет кожи, желтые в темноте белки глаз. Пахло лекарствами и заразой. Алексей пришел навестить его в Боткинские бараки, но, глядя на друга, тысячу раз пожалел об этом. Все время ловил себя на том, что сдерживает дыхание, старается вдыхать меньше больничного воздуха. И еще нестерпимо чесалась рука, которую в самом начале пожал Кирилл. К тому же было сложно общаться с товарищем, который стал циничным, агрессивным и обидчивым.

– Уже двенадцатый час. Мне, правда, пора.

– Да, тебя уже отсюда до утра не выпустят, – затрясся от смеха больной, – не знаю, как ты сюда вообще попал, сегодня даже нет приемных часов. Ну, ничего, рядом со мной вчера бомж сдох, койка пока свободна. Переночуешь.

Кашляет-смется. Алексей втянул голову в плечи, на лице изобразил улыбку, мол, шутка отличная, и непроизвольно попятился.

– С днем рождения, Киря, еще раз. Извини, но правда – надо бежать.

– Да, уж. Крутой день рождения. Все боятся ко мне прийти. Один вот ты – герой. Дай, я тебя обниму, – раскинул руки, сделал движение навстречу, но потом опять засмеялся, и сразу поник. – Ладно, понятно все, что уж тут. Иди. Спасибо, что пришел. Я это навек запомню.

Алексей почувствовал, что ему неприятно, как с ним прощается Кирилл. Можно было ожидать и большей благодарности.

Он проводил больного до палаты, и все-таки, как ему этого не хотелось, протянул на прощание руку. Кирилл пристально посмотрел на него. Криво улыбнулся. Стремительно вцепился, стал сжимать пальцы. Алексея охватила паника. Он рванулся, пытаясь высвободиться. Товарищ отпустил руку и усмехнулся:

– Не заразный я. Хоть сырым меня ешь.

Развернулся и, не оборачиваясь, скрылся в палате.

Коридоры были пустыми и темными. Алексей спешил прочь. Никого из медицинского персонала он так и не встретил. Было лишь слышно, как где-то ржали и матерились.

Больница – междумир. Воздух, которого боишься. Борешься с желанием натянуть футболку на лицо, но это, знаешь, не поможет. Хочется бежать, понимаешь, что все это пустые выдумки, но страх вытесняет весь здравый смысл, думаешь не о том, что всё это глупости, а о том, что если сейчас побежишь, то тебя обязательно схватят и разорвут в клочья, а если не побежишь, то может быть… но не в силах сдерживать шаг, начинаешь бежать, сознание бьется в ужасе, а сердце уже остановилось. И кто-то начинает рвать твою плоть.

А если Кирилл не врал, и, правда, его уже не выпустят? Не могут же двери больницы быть открыты ночью. Больные ведь должны быть заперты, а то им ничего не помешает выйти на улицы города, и они разбредутся в разные стороны в своих застиранных пижамах, с вытянутыми вперед руками, с бледными пустыми лицами, как в черно-белых фильмах про зомби, будут ловить прохожих, заражать их своими болезнями, переодевая их в свои пижамы. Все больше и больше будут становиться полчища людей в пижамах, заполонят весь город.

Дверь была открыта. Алексей вылетел на улицу, ему лишь казалось, что он не бежит, а на самом деле он несся что было мочи. Выдохнул. Захлебнулся от облегчения и радости. Жив. Усмехнулся разыгравшемуся воображению. На светлом небе носились стрижи. Лето. Белые ночи.

Алексей добрался до метро, начал спускаться вниз по эскалатору, дежурная что-то стала говорить про поезда в сторону «Лиговского проспекта», но только когда она повторила еще раз, Алексей понял: поездов больше нет. Он рванул вниз, выбежал на перрон и в недоумении уставился на электронное табло: поезд ушел двенадцать секунд назад, и времени было без двадцати минут час.

Застыл истуканом, словно изваяние на острове Пасхи. И с таким же выражением на лице.

– И как теперь мне добираться домой? – пролепетал себе под нос.

С утра ему нужно было на работу. Денег на машину не было, последние он потратил на подарок Кириллу – на идиотскую бензиновую зажигалку. Да и их едва ли хватило.

На перроне стояло еще несколько горемык. Один пьяный балансировал на краю, то отступая на шаг, то вновь нависая над рельсами. Он мало что соображал, только слюняво чмокал губами и что-то бубнил. Вскоре на его брюках стало разрастаться мокрое пятно, и из брючины натекла лужа. Он вначале отошел в сторону, как будто он тут ни при чем, а потом шатаясь, направился вглубь станции, оставляя за собой мокрый след.

Еще стояла бабуля с тележкой, но она, быстро сообразив, что поезда в направлении центра больше не будет, перешла на другую сторону и села на поезд, словно ей было все равно куда ехать.

Алексей также приметил девушку, которая, как и он, стояла в сомнениях, не зная, что делать дальше. Невольно он отвлекся от своих тревожных мыслей, неосознанно бросил оценивающий взгляд, и затем что-то притянуло его внимание, словно странное свечение, какая-то отчетливость во всей фигуре, эта девушка словно концентрировала в себе весь сумрачный свет подземелья. Непроизвольно он стал рассматривать ее. Чуть широковатое лицо. Загорелая, смуглая кожа. Стрижка у нее была короткая, волосы черные, но с белыми мелированными прядями, лепестками в разные стороны. Майка свободная и короткая, обхватывая грудь, чуть оголяла живот. Алексей заметил, как блеснула в пупке серьга.

Девушка пришла к какому-то решению и направилась к выходу. И на эскалаторе, глядя снизу вверх на ее гладкие чуть красноватые от загара ноги, Алексей прикидывал, сколько километров до дома ему нужно пройти, и какое количество времени на это потребуется. Выходило, что где-то около четырех часов. Других вариантов не было, только если возвращаться обратно в больничку к Кириллу.

Выйдя на поверхность, в досаде сплюнул:

– Встрял!

Но вместе с тем он чувствовал какое-то странное удовлетворение, словно он специально все подстроил в тайне от самого себя.

Поймал себя на том, что ищет взглядом девушку, но ее как и не бывало.

Алексей встал лицом к Александро-Невской лавре, по левую его руку ширился и уходил вдаль мост, в спину упирался Невский проспект. Расправил плечи и улыбнулся чему-то в светлом теплом небе. Юноша чувствовал, что все хорошо, пусть его ждет долгий путь, бессонная ночь и работа завтра, но таких ночей не так много в жизни. Выспаться можно будет и потом. Он поправил лямку легкого рюкзака, в котором лежали конспекты и хлопковая кофта на молнии, и повернулся по направлению к дому. Манила далекая перспектива, алело небо, в груди набухала сила. И уверенность, что ему все ни по чем.

Алексей упруго шагал по гранитным мостовым, поглядывая в отражения витрин, любуясь собой, встречая светлым открытым взглядом идущих навстречу людей, которых было достаточно много, несмотря на поздний час. Не было ощущения ночной опустошенности, скорее наоборот, город полнился гуляющими парочками и чуть подпитыми гражданами, а также блаженными со всякой четвероногой живностью. Светлое небо и теплый воздух смешивался в голове с ночной усталостью, тело не обманешь, оно привыкло в это время спать. Алексей позевывал. Но он знал, что это пройдет, нужно только это время перебороть.

Пространство поддавалось легко. Оглянувшись назад, Алексей увидел, что перспектива сомкнула проспект в точку, а впереди замаячила гранитная стамеска на площади Восстания. Такая вот огромная ковырялка небес.

Пребывая в благодушном настроении, Алексей вряд ли обратил бы внимание на милицейский уазик, который медленно проехал мимо, но тут шедшая впереди девушка вдруг нырнула за машину и спряталась за колесом. Алексей подумал, что ей может быть плохо, но как только уазик проехал, девушка распрямилась, поправила узкую юбку и, бросив мельком настороженный взгляд на Алексея, пошла неспешно дальше. Алексей непроизвольно стал догонять ее. И когда они поравнялись, скосился, пытаясь увидеть лицо. Мелькнула бледная щека и красный рот. Вдруг холодные пальцы вцепились ему в локоть, он рванулся, выкатил глаза, как испуганная лошадь. Но девушка держала его крепко. Глядя куда-то в сторону, прошипела:

– Тише, юноша, тише. Делай вид, что мы просто гуляем.

Совсем рядом завизжали тормоза. Алексей повернул голову, увидел милицейский уазик, который дернулся и застыл. Тут же начали открываться двери.

– Не останавливайся и не смотри в их сторону, – шептала спутница.

Но Алексей ничего не мог с собой поделать. Неспешно из машины появились тяжелые грузные милиционеры с автоматами наперевес. Блеснули лычки и золотые зубы.

– Эй, замерли живо!

Алексей застыл, девушка же тянула его вперед.

– Здравствуй, Ирочка, – зашевелил полными губами один из трех милиционеров.

Она остановилась и посмотрела на него, в ненависти прищурившись. Скривились губы.

– Чего тебе? – вызывающе с истеричными нотками в голосе крикнула она. Алексей почувствовал, как ее пальцы до боли впились ему в руку.

– Опять за старое? – улыбнулся милиционер, но в этой улыбке не было ничего доброго.

– Я просто гуляю…

– Я просто гуляю, – передразнил милиционер, и потом уже с ненавистью добавил. – Шалава!

Алексей попробовал высвободиться, но пальцы держали крепко. Его словно никто не замечал, но вместе с тем данная сцена была без него словно немыслима. У него даже не было чувства сопричастности, какое бывает, когда смотришь фильм в кинотеатре, наоборот, казалось, ко всему происходящему он не имеет никакого отношения, в любой момент может исчезнуть, никто и не заметит. Не тут-то было.

– А это что за стручок? – мутные покрасневшие глаза уставились на него.

– Это мой парень! – взвизгнула дамочка.

– Подождите, – подал голос Алексей, – я тут ни при чем, она сама…

– Рот закрой, – в один голос рявкнули милиционер и проститутка.

Его отвезли в отделение. Всю дорогу милиционер, он же, как оказалось, Сережа, и проститутка Ира орали друг на друга, стегали по лицу. Потом начали целоваться, обниматься, их высадили в каком-то дворе. Сережа потащил Иру в заросли сирени. Алексея же повезли дальше. Два оставшихся милиционера были молчаливы, не разговаривали даже друг с другом. Включалась рация, были слышны мало понятные разговоры, но и в них милиционеры не участвовали.

В отделении Алексея посадили на скамью, с одной стороны которой, свернувшись калачиком, спал бомж. Алексей уже потерял ощущение реальности всего происходящего от густого сладковатого запаха, который исходил от него. Вонь забивала ноздри и разъедала мозг. Грязное пальто, ботинки на босу ногу, на оголенных участках кожи подтеки грязи и болячки, содранные, сочащиеся желтой густой жидкостью. Алексей прямо чувствовал, как какой-нибудь сифилис перебирается к нему прямо по доскам скамейки, карабкается по ткани шорт, ползет выше, проникает в рот, нос, уши, выедает глаза. Алексей, побледневший, сидел – ни живой, ни мертвый. Еще секунду, и он вскочит, заорет, не в силах справиться с паникой.

– Эй, студент, – позвали из соседней комнатки. Алексей подскочил и преисполненный благодарности рванул туда.

За столом сидел какой-то человек в обычной одежде, неряшливого вида, с лицом в ссадинах. На столе ничего не было – ни карандашей, ни толстых папок с растрепанными тесемками и надписью «Дело №», ни лампы, свет которой должен был бы слепить глаза. Не стол следователя, а какая-то школьная парта.

– Что же ты, студент, по продажным бабам пошел? Неужели тебе не хватает внимания общажных дам?

– Я не…

Как ни испуган был Алексей, он приметил и странную позу, в которой сидел следователь. Не угрожающе нависая над столом, и даже не вальяжно откинувшись назад на спинку стула, а согнувшись, спрятав руки, чуть ли не касаясь поверхности стола подбородком, будто бы его что-то тянуло или удерживало.

– Да, ясно, ясно. Дело молодое, всего хочется попробовать, и триппер и гонорею, – засмеялся визгливо странный следователь. – Не одни же учебники и журнальчики почитывать. Ладно, студент, пятьсот рублей, и по рукам.

– Но у меня нет, – в раскаянии пролепетал Алексей.

– Нет? – озадаченно переспросил следователь, взгляд, полный озорства и веселья, вдруг погас, и глаза налились злобой и ненавистью.

– Жмотничаешь!? Нычишь! Ну, достанется нам на двоих одна камера!

Лоснится вспотевшая кожа на шее.

– Кто вы?! – в ужасе лепечет Алексей.

Появляются милиционеры из уазика. Отковывают следователя от стола, куда-то его отводят.

Они спокойно и методично проверили рюкзак Алексея, прощупали всю одежду, просмотрели конспекты, долго вглядывались в его студенческий, а затем вдруг сказали, что он может идти.

– Но как же…

– Что?!

– Нет, ничего, – Алексей быстро запихал свои вещи в рюкзак и ринулся прочь.

Пошел дворами, из одной арки в другую, увидел впереди в просвете между домами оживленную улицу, вышел там же, где его и забрали – почти у самого Московского вокзала.

Алексей зевнул, посмотрел на вход в здание вокзала. Что-то внутри спросило:

– Может завалиться спать в зале ожидания или камере хранения, ха-ха!

Глянул на Невский, уходящий дальше по прямой, потянуло туда: «В ментовке побывал, до продажной женщины дотрагивался, от грязного бомжа, кто знает, быть может, сифилис подцепил. И это все?»

И ответил сам себе:

– Фигушки.

Неспешно бредут красавицы. Мимо проезжают дорогие машины и приостанавливаются. Красавицы, как рыбы (кто-то тянет невидимую леску), бьются и сопротивляются, но не могут устоять против невероятной незримой силы – зачарованной мечты о счастливом будущем. Только и надо что поддаться на уговоры ухоженных наглых мужчин, сесть в машину, поехать в бар-суши, а дальше...

Зашумели в голове мысли о дрянной девочке Лене. Уже прошло несколько месяцев, как он порвал с ней, но она лезла ему в голову, виделась в толпе, являлась в грезах. Он мечтал, что однажды она приползет на коленях и начнет просить прощения. И он простит ее, но будет навечно выше нравственно, в этом будет его власть над ней… Он видел ее в коридорах университета, однако в ней не было и капли раскаяния, она вовсю продолжала жить, словно Алексея, такого замечательного, и вовсе не существовало. И тогда ему становилось очень жалко себя, он был готов расплакаться, подбежать к ней, пасть в ноги, и, размазывая слезы, умолять, умолять, умолять…

Алексей шел и дышал, вбирая полной грудью воздух, выдыхал. Таким образом, ему почти всегда удавалось успокоиться. Передышать. И если не мог заснуть – это также был проверенный способ. Так и сейчас. Полегчало. Словно очнулся. Понял, что уже дошагал до Аничкова моста, с его конями и голыми мужиками. Фонтанка двигала сильной жилистой водой, и небо, отражая движение реки, тлело далекими облаками, таял далекий коготок месяца.

Тем временем в Фонтанке кто-то тонул.

Человек в одежде размахивал руками и кричал. Алексей побежал к спуску, уже хотел скидывать с себя одежду, но увидел, что человек перестал вопить, и теперь мылит мылом голову, фыркает и довольно кряхтит:

– И себя вымою, и одежду постираю.

Алексею захотелось закурить, он нервно пощупывал нижнюю губу, стал рыться в своем рюкзаке, но, конечно же, ничего не нашел – бросил курить уже месяц как. Неожиданно перед ним вынырнул синегубый дядька, широко улыбаясь, со следами размокшего мыла на одежде и голове, стал вылезать на выложенный булыжником скат, с него потоком текла вода, но он словно не замечал, словно это было в порядке вещей. При этом дядька смотрел на Алексея с таким торжеством, словно он только что выиграл спор. Алексею стало ясно, что надо драть когти, чтобы не вляпаться в очередную историю. Начал подниматься, но дядька спросил:

– Сигаретки не найдется?

– Нет, не курю.

– Может быть тогда трубочку, – и уже оказалось, что будто Алексей спросил сигаретку, а дядька снисходительно хлопает по карманам в поисках.

Он выхватил словно из воздуха трубку, в руках возникли совершенно сухие спички, трубка без труда раскурилась, сверкая тлеющим табаком, отражающимися огненными искорками в черном взгляде.

Попыхтели по очереди. В тишине.

– Ну, я пойду, – прервал молчание Алексей.

– Иди, ведь всему рано или поздно приходит однажды конец – изрек сосед, с которого не переставая текла вода и его от холода уже подбрасывало. – И у каждой истории есть свое продолжение...

«Псих!» – подумал Алексей.

На что сосед довольно крякнул и подмигнул.

Алексей вышел на набережную и встал. Дворцовый мост был разведен. Мимо плыли черные баржи, одна за другой. Он сел на скамейку, стал ждать. На него напало оцепенение, ему хотелось, чтобы все остановилось и замерло, вся его жизнь, плыли только бы нескончаемым потоком эти черные баржи.

– Мальчик, – услышал Алексей рядом знакомый женский голос. Так любила называть его дрянная девочка Лена. Алексей совсем не удивился, увидев ее прямо перед собой. Он отстраненно смотрел на нее, не выказывая ни удивления, ни радости, отчего тень недоумения пробежала по ее лицу.

– Мальчик пьян? – попробовала пошутить она.

– Нет, – ответил Алексей и стал сонно смотреть, как сводят крылья моста. Небо уже наливалось рассветом, разгорались золотые нити высоких облаков, сияющим крестиком в небе летел самолет. Лена была не одна. Перед глазами Алексея появилось радостное и желтое лицо Кирилла.

– Вот и снова свиделись. Вот так встреча! А ведь от меня газанул, только лови.

– Я на метро опаздывал.

– Успел?

– Нет, – зевнул Алексей и отвернулся.

Этот сон ему совершенно не нравился. Он глянул на Лену, на ее припухшее от бессонной ночи лицо, на тусклую в утреннем свете косметику и вялые каштановые кудри. Она глядела на Алексея с какой-то отчаянной ласковостью, и потому, как она посматривает на его кофту, Алексей догадался, что Лене интересна скорее эта теплая, с флисовым начесом кофта, чем он сам.

Лена держала дистанцию от Кирилла. По лицу Кирилла было видно, что он измучен ее близостью и этой невозможностью к ней прикоснуться. Пусть он говорил, что его болезнь не заразна, но выглядел он именно как зачумленный. Алексей заметил, что опять начал дышать осторожно, да и Лена смотрит и дышит в другую сторону. И долго они так пытают друг друга?

– Ты что здесь делаешь? – нашел резонным спросить Алексей.

– Я сбежал. У меня сегодня все же день рождения, – заулыбался Кирилл. И в этой улыбке проскользнула какая-то ненормальная детскость, словно Кириллу исполнилось года три, он может показать это растопыренной пятерней, ждет поощрения взрослых и похвалу.

– Вчера был, – вставила Лена.

Кирилл вздрогнул, и загнанно посмотрел на нее, но она смотрела на воду, на то, как от моста расползались, словно насекомые, легкие прогулочные катера и лодки.

Они не были похожи на влюбленную парочку, самозабвенно гуляющую белыми ночами по городу. Лена (это было отчетливо видно) хотела как можно скорее домой, посматривала на другой берег, на Васильевский остров, где находилось общежитие. Кирилл же, выглядел так, что словно его приговорили к смерти, к расстрелу, этим утром, или может быть следующим, точно никто не знает, но дело решенное.

Алексею было все равно, он просто хотел от них уйти, хотелось как можно скорее вернуться в свое шагающее одиночество.

– Ладно, – сказал он, – я пойду.

– Куда! – в один голос вскрикнули Лена и Кирилл и переглянулись. Они боялись оставаться наедине друг с другом. Алексей поежился.

– Туда, – махнул он рукой.

– Я с тобой, – заявила торопливо и нервно Лена, – проводишь меня до дома.

Алексей обернулся и посмотрел на посеревшего лицом Кирилла. Утренний ветер трепал на нем чужую одежду – большую, не по размеру. Какой бедолага ходит сейчас в его пижаме?

– Пока, мой золотой мальчик, – бросила через плечо дрянная девочка Лена.

«Золотой, – усмехнулся про себя Алексей. – Однозначно, сходство есть».

– Он приехал ко мне среди ночи, начал нести чушь, что любит меня. Умолял простить за что-то.

– Это гепатит?

– Нет, какое-то отравление, с осложнением на печень, его лечат, но наверняка не вылечат, печень посадил на всю жизнь. Да не в этом суть. Он жалкий. Дай мне свою кофту. Холодно.

Алексей с сожалением стянул кофту. Шел и думал о том, что так привлекало его в этой толстоватой девушке, с желтыми от табака зубами? А она, не переставая, тараторила, но он не вслушивался в смысл, шагал себе по улице и все раздумывал, как бы так вернуть кофту обратно, чтобы не провожать Лену, и свернуть сразу на Съездовскую линию, а там дальше к Тучковому мосту.

Улица Репина со своими булыжными мостовыми и невысокими домами, тесно сжимающими улицу с краев, обитые до красного кирпича стены, побуревшие от ржавчины водосточные трубы и вытоптанные твердые клочки земли. Алексей вспомнил, как они вместе с Кириллом пили в одном из двориков, прилегавших к улице. Кирилл забрался на самый верх ракеты из стальных ржавых прутьев, начал кричать, что он – царь мира. Алексей улыбнулся своим мыслям, но ему сразу же стало обидно за друга. Он бросил украдкой взгляд на Лену. И вдруг утянул ее в темный проем подъезда, мимо которого они проходили. Было темно, воняло сыростью и аммиаком. Он стал жадно целовать ее, не чувствуя никакого сопротивления. Задрал кофту, стал заглатывать ее большие груди, чувствуя, как твердеют монетки сосков.

– Давай, давай, – шептала она.

Он стащил с нее кофту и побежал. Кофта была снова при нем. Он засмеялся: «Какая Лена дура, что так повелась!»

Он бежал до Тучкова моста. Небо поднималось сонным оранжевым светом. Он вбежал на мост и замер. В узком створе проспекта, зажатое между домами, поднималось огромное солнце. Опалило солнечным ветром жидкие от недосыпа мозги. Алексей заорал от восторга. Стало бесконечно легко.

Он доплелся до порога магазина, где работал, сел на ступеньку перед стеклянной дверью, обрызганной водой поливальной машины.

Город просыпался.

Были слышны песни невидимой птички. Появлялись первые утренние прохожие. Дворник скреб метлой асфальт. Толпились цветные дома, бесцветные в остальное время суток, только в этот час вобравшие в себя из прохладного прозрачного воздуха свой естественный цвет. Быть может, ради этого мига, этого кусочка пространства и времени он так упорно добирался до утра?

Алексей вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. С недоумением понял, что его рассматривает проходящая мимо девушка. Смотрит и хмурится. Короткие волосы, с лепестками золотых прядей. Загорелая кожа. Короткая маечка. Блеснул камушек у нее в пупке. Они узнали друг друга одновременно. Это была она – незнакомка, которую повстречал в метро. Он улыбнулся ей, она улыбнулась ему...

Они прошли один и тот же путь. Они прошагали одну и ту же ночь, отыскивая собственное отражение города и мира. И только под утро, на пороге нового дня и новой жизни...

Широкие полосы солнечного света. Налитые светом кроны лип. Шлепанье крыльев взлетающих в небо голубей. Спящий юноша на крыльце.

___________________________________________

Вадим Шамшурин – начинающий прозаик, публиковался в журналах «Северная Аврора», «Литературные незнакомцы», «Вокзал».