№12 2010


Содержание


Михаил Яснов. Счастье – то, что кроется в нюансах. Стихи.
Михаил Блехман. Чет, нечет. Безымянный. Рассказы.
(послесловие Евгения Лукина)
Светлана Розенфельд. Дойдя до абриса земли. Стихи.
Валентина Лелина. Там плачет женщина. Стихи.
Вячеслав Овсянников. Серебряная пыль. Миниатюры.
Валерий Земских. Падают дни. Стихи.
Ростислав Евдокимов-Вогак. Квадрат. Повесть.
Олонецкие гости
Георгий Чернобровкин. Эпистолярное. Стихи.
Сербские гости
Матия Бечкович. Вера Павладольская.Когда приедешь в какой-нибудь город. Поэмы.
Йован Христич. Целыми днями сижу в библиотеке. Стихи.(перевод с сербского Александра Шево)
Новые переводы
Владимир Набоков. Любовь моя, отступника прости. Стихи.(перевод с английского Алексея Филимонова)
Абхай Курам. Отражения. Стихи.(перевод с английского Андрея Родосского)
Русский мир
Игорь Джерри Курас (США). Хороший брат Авель. Рассказы.
Евгений Якубович (Израиль). Смерти моей хочешь. Рассказ.
Ирина Кандаурова (Германия). Сапоги. Рассказ.
Юбилей
Николай Бех. В гостях у Сокурова. Дневниковые записи.
Литературному объединению «Пиитер» – 10 лет. Стихи. (составление Галины Илюхиной)
Молодые голоса
Виталий Нестеренко, Николай Неронов,Олег Ильин, Вера Чигарина. Стихи.
Александр Беззубцев-Кондаков. Писатель как растение. Статья.
Николай Голь. Японский бог. Стихи.
Борис Григорин. Со страхом рыцарь и упреком. Стихи.
Николай Благодатов. Живописец Зинштейн. Заметка.
Лев Мочалов. В поисках третьего пути. Статья.
Голос минувшего
Анатолий Соколов. Незаконные звезды. Стихи.
Константин Крикунов. Монастырский дневник.
Борис Друян. Открытие. Воспоминания.
Андрей Шацков. Сага о пятидесятых. Стихи.
Анатолий Аграфенин. Философия Семиха. Очерк.
Виктор Червинский. Масём. Былинки.

SnowFalling

Николай БЕХ

ЮБИЛЕЙ

К 60-летию со дня рождения

Александра Сокурова

В ГОСТЯХ У СОКУРОВА

Дневниковые записи

Отдельная комната в коммунальной квартире в доме, где жил и работал Ф. Эрмлер. Обстановка – самая скромная. Шкафчики с книгами, за стеклами и на стенах и на зеркале – фотографии. Д. Шостакович, А. Тарковский, студенческие годы, эпизоды съемочных периодов, исполнители ролей в фильмах. Большой письменный стол, на столе – рукопись, книги, документы. На стене над кроватью – лист фольги. Электронагреватель. Тесно и уютно. Особый климат обители художника. Хозяин помещает в вазу подаренные ему хризантемы.

Сокуров: «Люблю цветы. Шостакович не переносил срезанных цветов. Это вызывало у него дрожь. Любил, когда в саду».

И так – всё время. Говорит только не о себе. Может часами – о Тарковском, Шостаковиче, о ком-либо другом – только не о себе. Обращаю внимание на фотографию, где съемочная группа фильма «Одинокий голос человека» (сам Сокуров называет этот фильм не иначе как платоновский) запечатлена у дымного проема в скале.

Сокуров: «Последний кадр снимали здесь. Сняли, посидели вот так, сфотографировались, потом сели в электричку и уехали». Вот и всё, что о себе. Да, еще о снах.

* * *

Сокуров: «Тарковскому снятся потрясающие сны. Удивительнейшие персонажи, связи между ними, драматургические ходы. Мне вообще сны не снятся. Вообще. Однажды приснился сон, потом повторился точь-в-точь. И всё. А Андрею Арсеньевичу снятся поразительные сны. Однажды он поделился замыслом, как человек, больной раком, начинает обходить своих друзей и узнавать о себе доселе неизвестные вещи. Это уже было когда-то у французов; сама тема, но ведь главное-то не только в том, что сказано, но и в том, как сказано. Хотя и сама тема тоже важна, безусловно. И он решил предложить роль Солоницыну. И узнал, что Солоницын тяжело болен. Рак. Их связывали особые человеческие отношения. Какие-то даже несовременные. И Анатолий Солоницын, актер Андрея Тарковского, сказал, что будет сниматься в новом фильме своего Учителя (так он его понимал). Но на Мосфильме заявили, что всё это невозможно…

Солоницын умер в бедности. Он болел два года. Видел я этого человека “живьем” только один раз, у Андрея Арсеньевича. Мы сидели и разговаривали в комнате, где вместо четвертой стены – сплошь окно. Архитектурный такой каприз. А за окном пейзаж, как в финальных кадрах “Сталкера”. Фабрика, трубы. (Вот, кстати, к проблеме возникновения замысла). И вошел Солоницын. Он просил денег. Не было чем заплатить за добытый кем-то как-то кооператив. Что-то около двух тысяч. Тарковские сами в ту пору бедствовали, ничем помочь не смогли. Солоницын знал, что он у сокровенных друзей и что если они говорят, что нет, то это всё действительно так. Он потупился, развел руками (ну нет, так нет, что же поделать…) и ушел. За несколько дней или за день до смерти почувствовал себя лучше. Много лучше. Подошел ночью к холодильнику, открыл банку с квашеной капустой, начал с аппетитом есть. Потом начались спазмы.

Хоронили скромно. Жена – совсем юная еще, гример. Ребенок остался, мальчик, одного года. Лишь близкие друзья понемногу, сколько смогли, дали денег на похороны. Богатые мосфильмовские режиссеры отказывались помочь с квартирой. Режиссеры жадный народ, а актеры – бедный. Юсов к тому времен уже хорошо жить стал – тоже отказался…»

* * *

Сокуров: «А Тарковский – удивительный человек. Удивительнейшее явление. Гений. Дипломат интересный. Никогда не «пробивает» замысел. Предлагает новый. У него их – тьма. Семья большая, очень часто находится буквально без рубля. Но Андрей Арсеньевич никогда не пойдет на сделку. Бондарчук ввязался однажды и теперь так и продолжает: один фильм – для социалистического отечества, другой – для себя. Работает безумно много. Трагедия художника: часто приходится растворяться в “не своем” материале. Мучается. Андрей Арсеньевич тоже мучается. Но чтобы на компромисс – никогда. Он говорит, что его даже не режут. Режут. Вернее, заставляют кое-что не включать.

Он очень хотел, чтобы Шостакович посмотрел “Зеркало”. Нужна была оценка именно этого человека. Происходило всё в ту пору, когда фильм не принимали, запрещали. Как показать? Шостакович был очень плох. Буквально приходилось считать ступеньки, чтобы знать, сможет он подняться на такой-то этаж или нет. На “Мосфильме” пропуск не заказать. “Как, сам Шостакович? Куда? Смотреть этого диссидента Тарковского? Это еще зачем?” и пр. Решили обходным путем. На машине провезли через декорацию одного очень плохого режиссера, но очень порядочного человека. Он, этот режиссер, был в трудном финансовом положении, его везде ругали, но он согласился разобрать (негласно) декорацию, чтобы машина с Шостаковичем смогла проехать. Проехали. По мосфильмовскому коридору. Одному из коридоров. Подъехали прямо к ступенькам. Шостакович поднялся с огромным трудом. Тихо показали “Зеркало”. Шостакович был потрясен. Долгое время не мог прийти в себя. У него у самого был в жизни момент, когда он был на грани самоубийства. В 30-е годы. Это было связано с репрессиями против его друга, видного военачальника, и с соответствующим отношением к нему самому. Это был гений. Весь мир это признал. И вся беда в том, что России этот гений был не нужен. 16-я симфония была посвящена Ленину. “Наконец-то, вот здорово! Ленину! Великолепно”. А потом все ахнули. Трагичнейшая музыка. Революция, начавшаяся в трагичнейшую эпоху. И вообще трагично.

Как-то по инициативе Брежнева собрали Всесоюзный съезд творческих работников. Единственный раз. ЦК решительно настаивал на том, чтобы присутствовал Шостакович. Всё равно в каком виде. Хоть раскрашенный труп. Привезли. Посадили на трибуне. Оставили одного в пустом зале. Постепенно стал стекаться народ. Потом собрались все, вошел сам Брежнев, все поднялись с аплодисментами в адрес руководителя партии, а Шостакович остался сидеть. Он не мог подняться. Не мог сделать это физически. А места Брежнева и композитора были рядом, и Брежнев обратил свои приветствия гению. Все смутились: кому же все-таки рукоплескать?»

* * *

Смотрит на фотографию, где Дима Шостакович, совсем юный, положил голову на колени матери. Рядом сидит сестра. У всех закрыты глаза. Потом показывает фотографию, где Шостакович в последние дни жизни. Не канонизированный. Без очков. Строгий.

Сокуров: «Он не любил Козинцева, хотя они и работали вместе. Шостакович вообще не скрывал, что подрабатывает (в кино) на кино. “Ну, как?” – спросил Козинцев после просмотра “Гамлета”. – “Чайки у вас что-то больно уж сильно кричат. Всё чайки и чайки…” – ответил Шостакович. Он считал, что экранизации Козинцева – не экранизации Шекспира. Иллюстрации, не больше. За несколько дней до смерти к Шостаковичу пришла Анна Ахматова. Это было в Сестрорецке. Им было о чем поговорить. Вскоре после его смерти умерла и сама поэтесса. Сам он, конечно, далеко не всё принимал. И боролся».

* * *

Обращаю внимание на одну из фотографий на стене и спрашиваю, не этот ли человек играл отца Никиты в «Одиноком голосе человека».

Сокуров: «Нет. Это другой фильм, “Разжалованный”. Удивительный человек. Непрофессиональный актер, главный инженер одного из ленинградских предприятий. В “Разжалованном” у него был один соперник – Юрский. Что творилось на студии! – Непрофессионал?! Еврей?! Да Вы что?!! Удалось отстоять. Очень мужественный человек. Делал такое, что другой наотрез отказался бы, да еще и аргументы бы привел однозначные из богатейшего арсенала русского языка. А он делал».

* * *

Показывает интересные фотографии к фильму по Б. Шоу «Дом, где разбиваются сердца». «Горячева тоже, наверно, будет играть. Не правда ли, очень похожи? Будут двумя сестрами».

Сокуров: «Томас Манн говорил, что художник должен работать для будущего. Не для прошлого не для настоящего, а для будущего. И придёт время, обязательно придёт, когда Тарковский получит всеобщее признание. Уже ведь признают. Колоссальный вклад в киноискусство. Всего троих награждали премией “Давид Донателло” – за вклад в киноискусство имени Висконти. И Андрея Арсеньевича наградили. Для них – это русский номер один. Русский номер один. Как здорово он находит честный для себя выход из положения! Военный рассказ, история, фантастика… Обходит современную социальную тематику, а иначе ему нельзя. Он не может не быть правдивым, а если говорить правду о современности, то никакая идеологическая цензура не пропустит. А о рабочих он говорить не может, он их не знает. Не знает так, как считает нужным знать, чтобы быть правдивым».

* * *

обращаю внимание, что на тыльной стороне шкафа, мимо которой проходишь, заходя в комнатенку – плакат вайдовского «Человека из железа». «Да, – говорит, – осмеливался вот».

Сокуров: «У них, у Тарковских, очень много народу бывает. А жили тесно: две квартиры на одной лестничной площадке, а всё равно тесно. Семья, я говорил уже, большая. Сам Андрей Арсеньевич, Лариса Петровна, жена его, дочь ее от первого брака, их сын, сейчас в пятом классе и еще родственники… А вот друзей мало. Одни предали, другие просто как-то сами исчезли, третьих Лариса Петровна разогнала. Она женщина сильная, крупная, русская такая. А андрей Арсеньевич щупленьким по сравнению с ней кажется. Она после того как в “Зеркале” снялась, всё боялась, чтобы ее не отождествляли с героиней. “Я же совсем другая, ну что вы”, – говорила…

Иногда думаешь, думаешь, думаешь и приходишь к самому простому, тому, что основа всего – труд. Я глубоко убежден, что люди не рождаются бесталанными. Основа всего – труд. Как Солоницын трудился! И какое мужество. Вы заметили, что актеры Тарковского редко и очень избирательно снимаются у других режиссеров? А ведь это их работа, грубо говоря – источник дохода. Солоницын заболел тяжело – мне кажется, оттого, что титаническая работа духа подорвала какую-то систему сопротивляемости. Какая утрата!»

_________________________________________________________________

Николай Бех (1960-2009) – поэт, автор поэтического сборника «Ненужные движения», по профессии – адвокат. В журнале «Северная Аврора» впервые публикуются его дневниковые записи о встречах с известным режиссером А.Н. Сокуровым, сделанные 25–26 ноября 1982 года. В настоящее время к выходу в свет готовится книга избранных произведений Н.Н. Беха под названием «Обратная почта».

 

Сайт редактора



 

Наши друзья















 

 

Designed by Business wordpress themes and Joomla templates.