СЕРБСКИЕ ГОСТИ

ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ СИЖУ В БИБЛИОТЕКЕ

Целыми днями сижу в библиотеке вместе с учеными,

Обеспокоенными судьбой человечества. Закрываю глаза

И попадаю в сад, кипящий солнечным светом

И жужжанием невидимых пчел. Дни детства

Потихоньку всплывают из забытья, дни,

Когда до всего было рукой подать,

Когда жизнь казалась большим обещанием.

Больше нет обещаний. Все начинает ускользать,

И я остаюсь один вместе с учеными,

Обеспокоенными судьбой человечества.

Снова закрываю глаза и попадаю на море

Моей давней мечты, на море, которое

Также ускользнуло, как ускользнула сама жизнь.

Ученые, обеспокоенные судьбой человечества,

Тихо дремлют над своими книгами,

Пока мне снятся сады потерянного детства

И моря, по которым

Никогда не доводилось и уже не доведется плавать.

Утомленный длительной зимой

Утомленный длительной зимой, отряхиваю пыль

С книг, выбрасываю те, которые больше не буду читать,

И те, которые никогда не прочту.

Когда вернусь из поездки, я не замечу,

Что их нет, как не замечу,

Что нет и одной части моей жизни.

Общие места

Прелестные, добрые, старые общие места,

Врывающиеся всегда, когда меняются времена года –

Радостная весна, зной лета, пора наготы и соприкосновений,

Унылые осенние окрестности, когда думают о тленности,

Снега и тепло закрытых комнат.

Прелестные, добрые, старые общие места,

Существующие дольше времени, ожидающие нас,

Как свежий запах моря после внезапного поворота в горах,

После тщетных поисков новых слов

И новых значений, которые никак не найти.

Прелестные, добрые, старые общие места,

Сон, который мы долго не решались увидеть,

Теплый дождик в кронах осенних деревьев

И большие глаза белки, слишком красивые,

Чтобы их можно было описать иначе, чем общими местами.

Прелестные, добрые, старые общие места,

Оставайтесь с нами, пока мы живы,

И согрейте той крупицей красоты,

Скрытой в вас вроде еще горячих углей

В давно охладевшем пепле. И не бросайте нас

На произвол жеманства одноразовых поэтов.

Проходят поезда с освещенными окнами вагонов

Проходят поезда с освещенными окнами вагонов,

За которыми никого нет,

Проходят мимо домов с освещенными окнами,

В которых никого нет,

Мчатся полями при лунном свете,

На которых никого нет,

Грохочут на освещенных полустанках,

На которых никого нет,

И уходят далеко-далеко,

Где никого нет, где никого нет.

Два бесенка играют своим человеком

Когда сумерки своею серостью

Начнут вносить спокойствие среди предметов, окружающих его,

Рядом появляются два бесенка,

Один из которых нашептывает:

"Торопись, нужно еще многое сделать,

А твое время неудержимо уходит."

На другое ухо нашептывает второй:

"Да брось ты. Что сделал, то сделал.

Нет больше времени

Для каких бы то ни было дополнений, исправлений.

Сиди и жди темноты, которая словно прилив

Наступает уже, чтобы забрать с собою."

Кого из них слушаться?

Ему хорошо известно, что бесенята лгут и что оба пропадут

Как только он включит свет.

Но он больше не так уверен, что знает,

Где находится выключатель.

* * *

Дождинки на только-что позеленевшей листве,

Пена на волнах, подступающих с открытого моря,

Кожа сухая от ветра в ветвях сосны,

Грудь на камне, нагретом полуденным солнцем,

Губы соленые от моря, успокоившегося под вечер,

Скажи, душа моя, разве тебе этого не достаточно

На всю жизнь, на всю жизнь?

* * *

Лето. Раскрытые окна и звуки других жизней:

Матери зовут детей ужинать, мужья бранятся с женами,

Позвякивание посуды, музыка по радио, теледикторы

Вещают спокойно о событиях, сотрясающих мир.

В окне напротив колышется штора

На вечернем ветерке, как крыло неведомой птицы.

Никого нет, пока молодая женщина не появится

И закроет окна, охраняя свою любовь от чужих голосов.

* * *

Лето. Воздух дрожит над улицей, между домами.

В комнатах, за задернутыми шторами и закрытыми ставнями,

Начинается иная жизнь, начинается погружение в грезы:

До дальних стран рукой подать

И шум теплых морей уже слышен в полумраке.

Торопись. Через неделю-другую, через день-два, через час-два

Начнутся осенние дожди, откроются окна,

И ты увидишь тот же серый ландшафт, который скажет:

Нигде ты не был, ничего не произошло.

В темный час

В некий темный час (а таких все больше)

Он сидит в комнате, медленно наполняющейся сумерками,

Словно дымом, который только что вздымался над огородами,

Где жгли опавшую листву, ожидая первых заморозков.

И не решается включить свет, хотя он рядом.

Через несколько мгновений послышатся шаги.

Кто-то из богов придет, чтобы закрыть дверь

Еще одной комнаты его жизни, в которую не войдет более.

Выжидает звук замирающих шагов. Потом встает,

Включает свет и долго стоит посреди комнаты,

Забитой книгами и бумагами, ставшей последней.

Он знает – больше не произойдет ничего из того, чего хотелось,

И начнет происходить лишь то, чего более всего опасался.

Один за другим ушли друзья

Один за другим ушли друзья,

Ни разу не подав голос.

Он остался один, чтобы сидеть перед затихшим домом

И ждать ночи.

Тогда из темноты послышится голос птицы,

Зовущей кого-то откликнуться из мрака, кого-то

Невидимого, существующего, быть может, лишь в ее упорном крике,

Кому ночь отказывает в ответе.

Пока слушает этот голос, ему кажется все более,

Что она зовет его,

Ибо никого другого нет

В опустевших садах и помрачневших домах.

Еще немного и он поймет,

Что хочет поведать ему голос той незримой птицы,

Слышимый уже которую ночь подряд,

Отсчитывающий время более точно, чем самые точные часы.

Голос, который прозвучит и над его мертвым телом,

В траве, густеющей день ото дня.

Перевод с сербского

Александра Шево

___________________________________________

Йован Христич (1933–2002) – выдающийся сербский поэт, драматург, эссеист, театральный и литературный критик, переводчик.