Валентина ЛЕЛИНА |
ТАМ ПЛАЧЕТ ЖЕНЩИНА
* * * Там плачет женщина, склонившись у окна в привычном одиночестве... Какая забота мне о том? Но я-то знаю, что в этом плаче есть моя вина. Весь город в осени и близится зима. Душа в покое и земля в покое. Но плачет женщина... И, кажется, какое мне дело до нее? Но я сама так плакала. И нынче отчего-то мне горько... Точно мы живем не сами, а просто жизнь меняет нас местами, и все нам возвращается по счету.
* * * Как мы заснули, как проснулись — двор был полон шелеста дождя, горело одно окно напротив, то и дело за стенкой рассыпался разговор.
Мы видели, как близится весна, как Летний сад оттаял, и тюльпаны с ума сходили на окне, стаканы еще хранили аромат вина
от зимних праздников. Мы знали наперед, что все отступит времени в угоду… И дом вздыхал, как старец в непогоду, и таял зафонтанный поворот.
Но комната, где жили мы с тобой без времени – конца или начала, хранила тени прошлые, молчала и отзывалась тайной и судьбой.
* * * Открыта книга, тень от лампы, стол, Твой плащ, промокший от дождя, в прихожей… Так все обычно, так на жизнь похоже, Я сплю и знаю — это ты пришел.
Меня во сне охватывает дрожь, Я в круге света, как бывает дома, Мне каждое движение знакомо, И ты меня по имени зовешь.
И дом, и стол, и тени на стене, Граница жизни, смерти, сна граница… Ты знаешь, где заложена страница — «Прощай, прощай! И помни обо мне».
* * * Как я мечтала жить в уединенье и комнату снимать с окном высоким, прислушиваться к лифту, к шелестенью дворовых звуков, видеть одиноким тебя, ко мне спешащего… Как странно украсть у времени год жизни довоенной, с соседкой за стеной, с титаном в ванной и праздниками бедными. Разменной монетой стала наша жизнь сегодня. А угол для любви нашелся в прошлом. Пусть холодно, протечка, дом заброшен — давай отметим праздник новогодний.
* * * Как будто вещь пропавшая нашлась… А мы уже привыкли, не искали. И, может быть, поймем теперь едва ли, Какая в том таинственная связь.
И вспомним не однажды этот дом, Шинель в углу, вчерашние газеты, Оставленную флейту, метроном И быта довоенного приметы.
Нас Новый год настигнет на бегу По набережной вдоль оград и арок, И будет петербургский двор в подарок, Палаццо итальянское в снегу.
Затопим печь, накинь пока шинель, Я книгу отложу, свечу задую, Смотри, как снег ложится на постель, И ангел дует в трубку золотую.
Вся наша жизнь с тобой — одна строка, А как хотелось бы стихотворенье… Окно во двор, зима — всего мгновенье, А дальше — ожиданье на века.
* * * Вся наша жизнь на кончике пера, на взмахе палочкой, на веточке кленовой, в просвете между «завтра» и «вчера». в привычном ожиданье встречи новой. Давай еще немного подождем, Как мы с тобой умели ждать вначале… Там, за Фонтанкой, комната с дождем за окнами и с отзвуком печали; там в сговоре со мною старый дом с услужливостью стершихся ступеней, с фантазиями жизни — и о том все шепчутся невидимые тени минувшего — то вдруг огонь в печи почудится, то старой флейты пенье; дом светится окошками в ночи, и тихое его сердцебиенье чуть замедляется… Но, может быть, потом, когда-нибудь вернется в одночасье все — мост, метель, Фонтанка, этот дом и нашей жизни призрачное счастье. * * * Одиночества трудную повесть Каждый пишет по-своему, в ней И душа неспокойна, и совесть Нечиста, и зима все длинней…
Одинокие путники рядом, Только порознь лежат их пути — Не окликнуть ни жестом, ни взглядом, Утешающих слов не найти.
Одинокая эта дорога Нас заводит все дальше туда, Где немного осталось до Бога И встает во весь рост НИКОГДА.
* * * … И то, что ты не веришь мне, и то, что я теперь узнала, как ты уйдешь, и свет в окне у нас горит всю ночь устало в твое отсутствие… К чему ты эти строки мне диктуешь? Нам не прожить по одному, а по-другому — вдруг задуешь свечу, что теплится еще… Зима превозмогает лето. Ты оглянись через плечо на нашу жизнь — там точно где-то ты ждешь меня, и ты один. О будущем еще и речи не шло, еще все впереди, и я иду тебе навстречу.
* * * Когда с Невы сошел последний лед, — светлело за окном, в душе светлело, — Мы поднялись над жизнью ночью белой, мы ничего не знали наперед. Но прошлое ступало по пятам, и ночь, совсем прозрачная весною, вся истончилась к августу и там вдруг превратилась в озеро лесное.
Мы на него наткнулись в октябре — клен догорал и ржавая осина роняла в воду листья, в серебре застывших слез дрожала паутина...
Осеннее купание под стать любви — так обжигающе тревожно в опавших листьях плыть и невозможно ни утонуть и ни до дна достать…
* * * Может так получиться, что кто-то начнет собирать по мгновенью, по строчке, по взгляду, движенью и слову — о тебе. И страницы, одну за другой — всю тетрадь до штриха и до точки последней просмотрит, и снова возвратится к началу. Все будет неправда. Никто не приблизится даже к молчанию о настоящем. Что вчера означала дорога сквозь лето, и что мне сегодня расскажет сентябрьский дождь моросящий.
* * * Я прежней дорогой пройдусь. Никто моего возвращенья теперь не заметит, и грусть останется мне. А прощенье сольется с прощаньем. Опять за блоковский дом, по каналу, к архиву, в тупик. Только вспять ничто не течет. Я не знала, что ляжет мой путь в стороне от тех повторений прогулки под арку, глухим переулком к обветренной старой стене.
* * * Все казалось мне, что по-другому жизнь устроится. Наш разговор просто станет дорогою к дому, где окно на Никольский собор. А еще там — деревья, ограда, детский смех и в снегу борозда... Жили мы у Никольского сада в девятнадцатом веке тогда. На диване под клетчатым пледом мы шептались, и тень от свечи трепетала, и с шелестом следом догорали поленья в печи. Если так это все в самом деле было, Господи, что нам желать? Мы успели, мы точно успели здесь увидеться вновь. И опять новый век у конца, и в надежде на несбыточность жизни с тех пор ты сожми мою руку как прежде, — видишь — вечер, и сад, и собор.
* * * ...И этот дом, и улица, и двор, наполненный дыханием сирени, и тихий телефонный разговор, шаги на лестнице, и свет, и тени в квартире, даже чашка на столе — домашней жизни трепетные знаки... А что здесь я? Дождинка на стекле, сквозняк и беспокойство для собаки.
* * * Все медленней день, все темней, и все ощутимей прохлада… В пространстве Никольского сада становится больше теней.
Становится больше тревог, поскольку с осенним ненастьем рифмуется легче несчастье, и смерть переходит порог.
Мир канет в осеннюю тьму, стволы — как суда на приколе, вечерняя служба в Николе — прощанье, прощенье всему.
И только любовь, вопреки печальному вздоху распада, все ходит дорожками сада и кормит синичку с руки.
* * * Переменился ветер. И опять Все понеслось, подхваченное ветром Уже другим. Велюром или фетром Обернутые головы узнать Едва ли можно. Ведь еще вчера Другие были формы и мотивы В одежде и движеньях — от залива Дул сильный ветер. Нынче же с утра Все хлынуло обратно. Лицедейство По ветру распустило рукава. Но с прежней скоростью течет Нева.
_______________________________________________
Валентина Лелина – поэт, эссеист, автор поэтических книг «Ленинградские острова», «Над судьбой», «В трех зеркалах» и других, член Союза писателей Санкт-Петербурга. |